Убийство в спальном вагоне - Страница 31

В комнате инспекторов Малле подсчитал, во что обходится убийце каждый труп. Он даже высчитал «курс трупа» и приколол его к розовой папке. На этот «курс» все приходили посмотреть. Он лежал на подоконнике позади стола Грацциано. Когда убийство Кабура заняло там свое место, курс упал с 233.333 старых франков за труп (запятая 33) до 175.000. При таком курсе, по мнению инспекторов, убивать уже не имело смысла.

Грацци тупо уставился на розовую папку, когда Габер сообщил ему по телефону очередную новость.

— Кто?

— Кабур. Держись, так будет лучше. Парди проехался по больницам и комиссариатам, но нашел его только у ребят Буало. Это тот самый тип, которого убили в туалете «Центрального». Никаких документов. Никто не знал, кто он такой. Ребята Буало обнаружили отпечатки его пальцев в районном комиссариате на Восточном вокзале. Несколько месяцев назад он получал там удостоверение личности.

Отдел Буало был на том же этаже, где работал Таркэн, почти дверь в дверь.

— Когда его убили?

— В субботу вечером, около 11.

— Подпиленной пулей?

— Да. В затылок.

— Что показал осмотр?

— Ничего. Никаких следов. Подумали было о сведении счетов. Что ты намерен предпринять?

— Ты где?

— В Отделе опознаний. Я получил информацию о девушке из Авиньона.

— От кого?

— От таксиста.

Грацци провел рукой по щеке и обнаружил щетину. Он не знал, как, не обидев Жан-Лупа, передать дело малышки из Авиньона Парди, который работал быстрее.

— Послушай, приезжай сюда поскорее.

— Нехорошо, начальник. Она моя, уверяю тебя, я найду ее.

Грацци кивнул и тотчас подумал: «Я пожалею об этом, ее убьют раньше».

— Она нужна мне, понимаешь? — простонал он в телефон. — Ты должен ее найти! Этот безумец ни перед чем не остановится.

— Ты ее получишь, — сказал Жан-Луп. — Не беспокойся, начальник.

В тот же момент во все комиссариаты полиции департамента Сены было доставлено для передачи полицейским довольно полное описание девушки: лет 20, блондинка, красивая, в последний раз, когда ее видели, была одета в синее пальто.

Часы показывали 6.05 утра.

СПАЛЬНОЕ МЕСТО № 223

Бенжамин-Бэмби-Бомба стояла на краю тротуара в своем синем пальто с карамелькой во рту, с пустым спичечным коробком в руке, все еще ощущая на губах вкус поцелуя, и слушала свистки поездов. И говорила себе, что ей все обрыдло, обрыдло, обрыдло. Почему именно с ней должно было такое приключиться?

Часы показывали чуть больше шести, она это заметила выходя. Она больше не плакала — хоть это неплохо. Завтра ей придется вволю наплакаться, после того, как господин Пикар скажет ей: вы очень милы, мадемуазель, вы грамотны и расторопны, не сомневаюсь в вашей скромности и честности ваших объяснений, но я вынужден вас уволить.

Господин Пикар не станет, конечно, разговаривать с ней таким тоном, но ее все равно уволит в тот же день, как дуру, как тетерю, как изрядную идиотку.

Даниель любил словечко «тетеря». Он говорил так применительно к первому встречному, шоферу например: мол, встретил сейчас тетерю. Это могло означать — психопата, тупицу, ветрогона, пустомелю.

Она больше не плакала, но глаза словно застилал туман, искажавший очертания вокзала, стоянки машин перед ним, автобусов, направляющихся в сторону площади Бастилии. Этот город, о котором она столько месяцев мечтала, как дуреха, как набитая провинциальная тетеря!..

Завтра ее уволят. И отберут комнату. Все кончится даже не начавшись. А всего три дня назад она мечтала, что будет жить в Париже, аппетитно оскаливая при этом красивые зубки, которые дважды в день чистила «Селином», настоящим медицинским дантифризом. В синем пальто, купленном всего месяц назад, с красивыми волосами и ногами, синими глазами, которые разбивали даже ее собственное сердце, когда она смотрелась в зеркало. Грамотная расторопная девочка с дипломом школы Пижье, тремя платьями и тремя юбками в чемодане и пятьюдесятью тысячами франков в сумочке.

И вот появляется этот Малыш, едва начавший бриться, баловень, считающий себя седьмым чудом света, а всех остальных тетерями, не умеющий сделать двух шагов, не наступив вам на ноги и не разодрав чулок, мой малютка, моя радость, моя любовь, мой Даниель…

Затем она увидела себя в автобусе, который шел в сторону Бастилии, и у нее спрашивали билет. К счастью, оказался один, как раз до Бастилии. Да, ей все обрыдло, она пройдется пешком, неважно куда, со вкусом поцелуя на губах и с карамелькой во рту и поплачет вволю. Никто не увидит ее слез. Он разорвал три пары ее чулок. Я хочу умереть, клянусь всеми святыми, я хочу умереть, если не увижу его снова.

На площади Бастилии, выходя из автобуса, размахивая пустыми руками, потому что, убежав с работы в четыре часа, забыла там сумочку, она впервые подумала: «А ведь я уже была тут, он находился рядом, все было ужасно и чудесно, если бы мама узнала, она упала бы в обморок, но мне все равно, все равно, тем хуже, я плачу».

Пересекая площадь, она плакала, как дура, «тетеря», «плевать я хотела, пусть не смотрят на меня», а площадь была огромная, черная и блестящая, окруженная далекими огнями. Дала ли я ему хоть денег, чтобы он поел в поезде?

Они проходили тут с ним вместе. Повсюду, куда бы я ни пошла теперь в этом мокром городе, я буду находить наши следы. Когда же это было? В субботу. Такси.

— Я не вернусь сейчас домой, — сказала она себе. — Дойду пешком до Пале-Рояль, найду там плохо освещенное кафе, где мне дадут яичницу из двух яиц, почитаю газету, пока буду есть, и потом пешком же дойду до улицы Бак. Поднимусь к себе и приберу в комнате, словно ничего не было. Или зайду в другой бар и наделаю глупостей. Поболтаю с официантами, буду танцевать, буду пить крепкие напитки, от которых кружится голова и которые приносят забвение, но разве есть развлечения, которые помогут забыть Малыша?